"А в Бога-то ты веруешь?" — вот вопрос, неожиданно снова претендуюший на свою принципиальную первозначимость и первоважность теперь, на в начале ХХI-го века. Весь предыдущий век без веры в Бога — тем усерднее теперь наверстываем упущенное. Высокие руководители, вчерашние убежденные материалисты, сегодня на камеры молются и чувствуют насущнейшую необходимость в Высочайшем благословлении Церковью самых важных государственных дел. Приходит осознание первоважности религии, всегда игравшей исключительную роль в деле становления и источника единства любого территориально-национального государственного образования на протяжении последних двух тысячелетий человеческой истории. Слово Божье пришло на экраны телевизора и в школы, оно снова освещает минуты экзистенциального начала и конца: человек снова рождается, венчается и умирает с благословлением божьим на челе. Возвращение к духовным истокам и алкание жизни вечной тем больше, чем больше пропасть нестабильности и катастрофичности современности. Нет ни в чем правды и определенности — тем больше побуждения их искать. Искать и находить. Отказ от религии равносилен отказу от духовного и согласию на голую правду материального и животного, обреченного на случайность, фрагментарность и смертность. Отказ от религии равносилен отказу от качества человека и торжеству количественных характеристик — денег, власти и влиятельности. "Если Бога нет, то все позволено", а животная сила выступает в качестве единственной реальности и конечной правды человеческого существования.

Но что-то не так. Ослепительная торжественность свадебных процессий, белоснежная чистота невест и подчеркнутая мужественность женихов, на веки вечные венчаемых Храмом, очень скоро уступает место бесцветной пустоте обыденности каждого дня и половина современных семей распадаются, не успев просуществовать и несколько лет. Дела земные своей реальностью просто затаптывают обещание и благословение небесное. Телевизионная картинка молящихся Великих и Сильных мира сего оставляет какие-то крайне противоречивые чувства неискренности, неистинности и ненастоящести происходящего, ощущения какого-то обмана. Русскость, культура, православие... Порядок, единящая основа? Пустота и отсутствие святынь внутри, как факт, никак не стыкуется с обещаниями спасения и требованиями самообуздания. Мне бы жизни, а не спасения, мне бы мощного положительного переживания трансформации, а не осознания собственной греховности. Вот главный вопрос, вопрос ребром: "Если в церкви все не так — это потому, что я плохой?"

Качество человека видят в том, чтобы он веровал. Озабочены существованием Бога и верой человека в то, что он существует. Вера в Бога разделяет людей на верующих-праведников и неверующих-грешников. Последние достойны не столько осуждения, сколько жалости. Задача человека, его выбор — верить. Это значит: соблюдать, выполнять, чтить, ходить в церковь и должным образом быть — в соответствии с предписаниями и указаниями Церкви и писания.

Но если я верю в человека, то что это значит? Разве это не означает, что я знаю его больше, чем все слова, которые могут быть сказаны о нем другими, о его якобы плохих действиях и плохом поведении (его лживости, неискренности и т. п.)? Я верю в этого человека — это значит, что я убежден в его хорошести — везде и во всем — что бы он ни совершил и ни совершал. Это значит, что я уверен в знании этого человека как некой окончательной истины, не подлежащей обсуждению. Что же есть вера, как не глубочайшее знание, убежденность и уверенность в первичности моего внутреннего знания перед всякого рода вторичными информационными сигналами извне?

Моя вера в какого-то конкретного человека естественно предполагает факт его существования. В отношении же Бога предлагают обратное: поверить в него, чтобы утвердить его существование. При этом образ Бога, предмет веры, равно как и путь приобщения к нему остаются исключительной прерогативой церкви (последовательное же утверждение благодатной природы Бога сводит на нет не только посредничество церкви, но и всякую основу обрядово-законнической религиозности). Впрочем, религиозные культуры человечества за долгие века своего развития познали не только экзотерическое требование слепой веры. Страстное желание знать и обосновывать предмет религиозной веры было повинно в существовании параллельных, философски-мистических традиций, нередко порывавших с самими основами той или иной религии. Здесь было важно не просто догматическое утверждение существования Бога, но именно попытка рационального описания его природы, исходившая из тайников внутреннего опыта и переживания реальности, отличной от обыденно-человеческой. При этом внутреннее, уникально-личностное содержание объективировалось и представлялось в виде некой общеобязательной истины. И тогда Бог представал как Истина и Любовь, абсолютное Добро, Совершенство и Полнота бытия, Первопричина и Первосуть всего сущего, универсальный связующий все и вся Посредник и само Всеединство, Цель всех человеческих устремлений, наконец, внутренний Учитель, голос Совести, категорический Императив человека. При этом вот этот конкретный человек снова оказывался отделенным от своей жизни в здесь и сейчас собственным несовершенством и снова, как и в случае с любой рационалистической истиной, ему было не обойтись без определенного истинно-центричного мотивирования себя. Кроме того, жизнь в подлинной истине в большинстве случаев выносилась за рамки этой земной жизни.

Атеизм стал научной реакцией все более крепнувшего духа индивидуального самоопределения и независимости. Критики религии вполне резонно указывали на ненаучность всяких представлений и попыток обоснования, доказательства существования Бога. На место озабоченности доказательством о существовании Бога пришла озабоченность доказательством его несуществования, и вот, наконец, "Бог умер". Будучи не в силах последовательно-научно и рационалистически обосновать человека и его жизнь идеей большего и высшего, чем он сам, Homo Sapiens пришел к возможности определения себя идеями низшего и меньшего чем он сам (которым, надо отметить, нельзя отказать в их научности). Отныне человек мог быть с легкостью препарирован подобно любому бездушному механизму и всецело объяснен, исходя из природы какой-либо своей составляющей — бессознательной, общественной или эволюционно-биологической.

"Вопрос о Боге" принципиально не может быть решен в рамках главенствующей ныне истинно-центричной парадигмы мировосприятия. Неминуемое при этом осознание своей причастности к истине и ошибочности, половинчатости и неполноты других подходов и воззрений выхолащивает и делает просто невозможным любое единение в Боге, тем более, если в Бога не верить или верить в него как-то по-особому. Решение же вопроса в принципе, есть ли Бог, сколь невозможно — что еще вот уже более двух веков назад показал Кант, — столь и бессмысленно-преступно, как это показала история XX века. Проблема человека конца XX века — не в том, существует или не существует Бог, верить или не верить в его существование. Проблема современного человека, уже больше века живущего преимущественно без своего родителя — Бога — в том, что он до сих пор не в силах, не способен к определению себя изнутри, из себя самого в деле творчества своей собственной жизни.

"Бог есть" так же истинно, как и то, что "Бога нет". "Бог есть" и "Бога нет" абсолютно равноправны, ибо сами по себе ничего не говорят нам о качестве человека, эти истины произносящего. То, что один ходит в церковь (костел, мечеть, храм), постится и верует, а другой не ходит, не постится и не верует, не может само по себе служить источником какого-либо качественного измерения жизни и разделения живущих. Идея, уровень Высшего и самого главного не может разделять, но всегда объединяет — и пусть это будет критерием для поиска-утверждения такой идеи.

Природа Бога как идеи-реальности большего и высшего чем я сам, не может быть сформулирована, постулируема, доказуема, уверована. Но она есть то, что может быть обнаружено, пережито, прочувствовано как мое определенное состояние. Вот главный вопрос: есть ли жизнь как мое определенное состояние здесь-и-сейчас окончательная, неизменная и последняя истина или возможно качественное преображение жизни, мое движение к ее большей полноте, обнаружению мною в себе и через себя все большей энергии, силы и радости жизни, ее смысла? Положительный ответ на этот вопрос пролегает на путях реальности, принципиально отличной от дихотомии веры-безверия, и предполагает ее преодоление через уникально-личностное переживание единения и единства человека и Бога, имманентного и трансцедентного, истинного и ложного, земного и небесного, временного и вечного.