??? ?? ?????? ? ?????? ??????
Автор выражает благодарность Владиславу Гончарову и Всеволоду Мартыненко за помощь в формулировке ряда положений статьи.
Некоторое время назад мне на глаза попал прилетевший по компьютерной "сети" файл, содержащий статью из "Литературной газеты", в которой критик, разбирая публикации в толстых журналах последнего времени, походя обронил: "Когда в центре внимания автора оказывается человек – это литература. Если проблема – этическая, технологическая, политическая – перед нами всего лишь жанровая беллетристика: фантастика, детектив, сказка." (Владимир Соболь, "Амазонки, демоны и чувство меры"). Прочитав это, я попытался представить себе художественное произведение, существование героев в котором было бы абсолютно беспроблемным – и, честно говоря, мой мысленный эксперимент не увенчался успехом. Более того, оказалось, что мне вообще сложно вообразить человека, не сталкивающегося постоянно с теми или иными проблемами. Собственно, жизнь человеческая и состоит из одних только проблем: больших и маленьких, местного значения и глобальных, сиюминутных и вечных, разрешением которых мы вынуждены заниматься каждую секунду. Не вижу ничего плохого в том, что на первый план произведения выносятся не сотни мелких ежедневных проблем, а одна большая и сложная – при условии, что и остальные присутствуют где-то на втором плане.
Роман "Собиратели осколков" затрагивает целый ряд проблем такого масштаба, однако это никоим образом не мешает героям книги оставаться вполне реалистичными, а их поведению – рациональным и психологически четко мотивированным. И первый из вопросов, поднимаемых Николаем Большаковым и Антоном Первушиным – вопрос о направлении развития исторического процесса.
* * *
Мой город был и велик, и смел,
Но однажды сошёл с ума.
И сойдя с ума он придумал чуму,
Но не знал, что это чума.
("Nautilus pompilius", "Красные листья")
Пессимисты полагают, что история движется по кругу, вечно блуждая по собственным следам и беспрестанно повторяя пройденное. Еще Экклезиаст писал: "Род приходит, и род уходит..." "История учит человечество только тому, что она ничему не учит" – это о том же. Нельзя сказать, что в подобном подходе нет определенной доли истины – многие исторические события действительно напоминают друг друга как две капли воды. Однако представление об истории как исключительно циклическом процессе, на мой взгляд, грешит однобокостью. Даже если принять за истину предположение о конечности числа базовых элементов, этаких "квантов", из которых складывается история, количество возможных сочетаний и комбинаций этих элементов слишком велико, чтобы человеческий ум мог охватить их. По крайней мере, до сих пор никому не удалось создать в этой области систему наподобие таблицы Менделеева, обладающую предсказательной силой, и ни одна попытка научно квантифицировать исторический процесс пока не привела к сколь-либо обнадеживающим результатам.
С другой стороны, оптимистами не единожды высказывалось мнение, что развитие человечества в ряде областей постоянно идет вверх по экспоненте. Очень заманчиво было бы согласиться с этой точкой зрения, но, к сожалению, приходится признать: структура общества слишком инертна, чтобы оно могло безболезненно принять столь стремительные и кардинальные изменения, каких требует данная схема. Достаточно вспомнить о надеждах, которые в "золотые шестидесятые" в нашей стране всерьез возлагались на целину. Освоение целинных земель, в сочетании с рядом других прорывов, наметившихся в те годы, должно было позволить нам к 80-м годам достичь товарного изобилия. А затем вспомним грандиозный провал, когда суховеи очень быстро свели на нет самые радужные ожидания. Общий расчет был верен. Подвела неповоротливость системы. Безотвальный плуг уже был изобретен – но никому не пришло в голову использовать его при освоении целинных и залежных земель. Жизнь общества слишком сильно подвержена подобным флюктуациям, чтобы можно было с уверенностью говорить об экспоненциальном росте положительных тенденций, не сопровождаемом пропорциональным увеличением тенденций отрицательных.
Движение по спирали – вот единственная доступная и достаточно простая аналогия для описания направления исторического развития. Слишком часто циклические периоды сменялись линейными, слишком много разных типов культур, движущихся совершенно различными путями сосуществовало рядом, чтобы можно было говорить о более точной и подробно проработанной модели. Это не значит, что таких моделей вовсе не существует, просто выглядят они, мягко говоря, не слишком убедительно. Особенно ярко это проявляется в литературных произведениях, авторы которых испытывают склонность к построению собственных систем, и в первую очередь – в фантастике. К счастью, в книге "Собиратели осколков" мы имеем дело именно со спиральной моделью.
Нет более печального зрелища, чем бывший оптимист, с годами превратившийся в пессимиста – разве что пессимист, ставший равнодушным циником. Поколение шестидесятых, чье творчество навсегда связано в сознании родившихся позже с идеальным образом этого времени, претерпело в большинстве своем именно такую трансформацию. Превращение в циников им, конечно, не грозило, слишком силен был первоначальный заряд, но... Не растеряв таланта, авторы-"шестидесятники" постепенно утратили уверенность в том, что слово – и в не в последнюю очередь их слово – способно что-то изменить в окружающем мире. Вспомним вторую половину семидесятых – начало восьмидесятых: Василий Аксенов, один из наиболее интересных авторов "молодежной прозы" прошедшего десятилетия, уже покинувший страну, создает сильный и горький "Остров Крым"; автор строк песни "На пыльных тропинках далеких планет" Владимир Войнович зло иронизирует над "советской утопией" в романе "Москва, 2042"; Аркадий и Борис Стругацкие все больше и больше внимания уделяют описанию мрачных, неблагополучных Отражений – Саракша, Гиганды, Хармонтской Зоны, в столе у них лежат "Град обреченный" и "Гадкие лебеди". Прошлое отражается в настоящем, будущее тает в сером тумане безвременья. Тишина и пустота.
Авторы, сформировавшиеся как творческие личности в эти годы, уже не пытались быть оптимистами. Казалось, никакая сила не в состоянии разорвать безначальное Кольцо Событий, в которое выродилось Великое Кольцо. Эти годы – время расцвета "фантастического реализма", не предназначенного для печати, период беспрестанного роста литературного мастерства, эпоха создания темных миров, в которых прошлое сливается с будущим, и хотя все время что-то происходит, так ничего и не случается. "Ворон" Андрея Столярова, "Танцы мужчин" Владимира Покровского, "Карьера в никуда" Михаила Веллера. Сильные, мощные вещи побежденных, произведения детей победителей. Удары, уходящие как в вату и наносимые скорее по привычке, чем в надежде, что это к чему-то приведет.
И тут в стене, столько лет мешавшей свободно дышать, появилась брешь, а затем она и вовсе рухнула. То, что возникло на ее месте, было чем-то совсем иным, хотя порой почти так же сковывало движения. Это была победа, которую не ждали – и далеко не все сумели ее перенести. Те же, кто выжил, в большинстве своем до самого недавнего времени продолжали обрушивать в пустоту удар за ударом.
Девяностые годы сделали историю, отражающуюся в зеркале фантастики, интерактивной, зависящей в первую очередь от представлений, взглядов, настроения автора. Для подавляющего большинства писателей, пришедших в это время в фантастику, моделирование макропроцессов потеряло всякую привлекательность. Это, правда, не касается наиболее талантливых из них, создающих миры, в равной степени достоверные и реалистичные – но подавляющее большинство авторов, дебютировавших в последние годы, не обладают подобным даром. Развитие фантастической литературы в девяностых связано скорее с эволюцией образа героя. Торжество литературных принципов, имеющих своим истоком романтизм XIX и неоромантизм начала XX веков, о котором еще несколько лет тому назад с надеждой говорили критики, действительно свершилось, однако трудно сказать, чтобы это имело следствием только положительные результаты. Да, антиутопия, "чернуха" прекратила свое существование как главное и основное направление развития отечественной фантастической литературы. Но, вместе с тем, практически исчез и жанр романа-утопии, привыкшего иметь дело с наиболее обобщенными моделями общества – и истории. Да, герой перестал быть инструментом, вечным резонером, помогающим автору либо познавать структуру мира (как у Вячеслава Рыбакова или Святослава Логинова), либо подчеркивать бесконечную непознаваемость и несовершенность Вселенной (Андрей Столяров, Андрей Лазарчук). Однако у подавляющего большинства авторов, только что пришедших в фантастку, свобода, полученная романтическим главным героем, его независимость от "общественного мнения" почему-то превращается в свободу эксклюзивную, дарованную исключительно ему. Прочие персонажи выступают в такого рода произведениях в качестве картонных мишеней, "садить" по которым из всех подручных видов стрелкового оружия оказывается священным долгом и почетной обязанностью главного героя. Понятно, когда это происходит от спешки и недостатка профессионализма, но если на подобную позицию сознательно встают писатели, способные с достаточной долей достоверности оперировать гораздо более сложными моделями, такая тенденция начинает выглядеть угрожающе.
Именно поэтому интерес, проявленный Николаем Большаковым и Антоном Первушиным к конструированию нестандартной, внутренне непротиворечивой модели мира (происходящие в нём изменения и служат основой сюжетного стержня, связывающего воедино части книги), является свидетельством нестандартности авторских установок. В положении, когда многие талантливые писатели предпочитают не связываться со столь трудоемкой и неблагодарной по нынешним временам задачей, ограничиваясь описанием только одной стороны медали, лишь одного из многочисленных структурных уровней мира, подобный подход сам по себе обещает читателю нескучное времяпрепровождение.
* * *
Мой город стоял всем смертям назло,
И стоял бы еще целый век.
Но против зла город выдумал зло,
И саваном стал ему снег.
("Nautilus pompilius", "Красные листья")
Как показывает практика, развитие любой цивилизации строится на взаимодействии двух противоборствующих сил, составляющих диалектическую целостность. Это центробежная и центростремительная силы, воплощенные в принципах закрытости и открытости общества. В стабильных культурах, таких, как китайская, японская и – отчасти – индийская, в силу ряда особенностей географического положения и этногенеза на протяжении тысячелетий практически изолированных от воздействия извне, влияние этих сил на повседневную жизнь почти незаметно. В отличие от них, динамично развивающаяся европейская цивилизация успела приспособиться к постоянному противостоянию этих тенденций и даже отчасти обратить его себе во благо. Однако длительное превалирование в социуме одной из этих сил может привести к гибели даже достаточно сильное, энергичное и жизнестойкое государство. Несмотря на величину и количество провинций и колоний, центростремительная сила обратила в прах великую Римскую Империю. В последний, имперский период существования римского государства на пограничных столбах, отделяющих территорию, контролируемую Вечным Городом от "варварских" земель, писалось: "Здесь кончается закон". Однако около 440 года н.э. Сальвиан, монах с острова Лерен, сообщал: "Чтобы не погибнуть под тяжестью государственного бремени, они (римляне – В.В.) идут искать у варваров римской человечности, поскольку не могут больше сносить варварской бесчеловечности римлян" ("О божественном управлении"). В тот момент, когда признание у варваров стало значить несколько больше, чем римское гражданство, Империя кончилась. Попытавшись замкнуть провинции на себя, Рим в скором времени оказался выеден изнутри, как червивый орех, а его бывшие территории отправились в самостоятельное плавание, продолжающееся для многих из них по сей день.
С другой стороны, татаро-монголы, захватившие и довольно долгое время удерживавшие половину Восточной Европы и значительную часть Азии, напротив, угодили в ловушку недостаточной связанности. Отсутствие единого постоянного центра и слишком низкое для обеспечения бесперебойной связи на захваченных территориях качество коммуникаций привели в действие центробежную силу, и через некоторое время монголы практически растворились в море завоеванных народов. Созданное ханом Чингизом немалой кровью объединение кочевых племен распалось на ряд отдельных, зачастую враждующих ханств, а захватчики были частично ассимилированы, частично уничтожены вчерашними данниками. Фактически, самобытная культура Золотой Орды за исключением элементов, составной частью вошедших в культуру других народов – характерных словечек, десятка пород лошадей и охотничьих собак и ряда тактических и стратегических принципов – оказалась утеряна безвозвратно.
Сегодня традиционная европейская цивилизация (охватившая, впрочем, и приличную часть Азии) стремительно превращается в цивилизацию информационную. По сути, уже превратилась. Условия сосуществования социальных групп, уровень экономического благополучия и культурного развития уже сейчас находит непосредственное отражение в характеристиках информационных потоков. Верно и обратное: жизнедеятельность общества сегодня зависит от направленности, интенсивности и характера циркулирующей информации почти в той же степени, как и от надежности шоссейных и железных дорог. Естественно, государство не может не прикладывать значительные усилия для сохранения монопольного контроля хотя бы над частью информационных потоков. С другой стороны, развитие глобальных компьютерных сетей типа "Интернет", любой пользователь которых может при минимуме настойчивости получить доступ к информации практически любой степени секретности, сводит на нет попытки жесткого государственного контроля. Все это создает великолепную питательную среду для обеих противоборствующих сил. Антон Первушин и Николай Большаков просто довели тенденцию до логического конца – после чего сделали еще один шаг.
Итак, информационная война всех со всеми.
...имела место провокация. Но – и это наиболее интересно – провокация не со стороны наших извечных противников, и даже не с нашей стороны, а со стороны некой третьей силы, которой было выгодно разрушение обоих существующих военно-политических блоков и государственных систем.
(Н.Большаков, А.Первушин, "Собиратели осколков", настоящее издание).
ККСУОР "Шипка", которому принадлежат эти слова, лукавит – если только это понятие применимо к самообучающимся кибернетическим системам. Как должно быть известно каждому рядовому сотруднику СТАБа, при расследовании большинства наиболее тяжких преступлений вопрос "кому выгодно?" не встает так как совершаются они на бытовой почве. Неважно, кто совершил информационную диверсию, имевшую следствием Получасовую войну, а за тем и стремительный распад обоих противостоящих военно-политических блоков – спецслужбы Государства Мадагаскар, вышедший из-под контроля ИскИн класса "Жирафа" или хакер-шизофреник из Жмеринки. Важно другое – почему это произошло? Почему противоречие между индивидуалистическим стремлением к открытому обществу и тягой общественного сознания к замкнутости социума, вылившееся в открытый конфликт, так и не получило более мирного разрешения?
Вспомним, чем встретило героев "Собирателей осколков" XXI столетье, век личной свободы и господства информационных технологий. Военная диктатура, интервенция, гражданская война – страну, недавно пережившую такое, сложно назвать оплотом мира и спокойствия, сколь высокими технологиями она бы ни обладала. Земля снова поделена на военно-политические блоки и все еще переполнена оружием массового уничтожения, созданным на новом, качественно более высоком уровне, а от того – еще более опасным. Кровавые события начала века сильно повлияли на общественное сознание, затормозив, хотя и не остановив процесс смягчения нравов, естественный для мира, познавшего товарное изобилие ("...когда-то здесь производилось живое мясо: на каждом из питающих стержней зрело огромное розовое веретено, с которого время от времени отслаивались и падали на ленту транспортера куски нежной готовой к употреблению телятины..." (Н Большаков, А.Первушин, "Собиратели осколков"). И вот в недрах этой-то и без того весьма нестабильной системы появляется новый непредсказуемый фактор, способный существенно поколебать сложившийся баланс сил, причем день ото дня его значение все растет, так что вскоре игнорировать это становиться попросту невозможно. Фактор этот – появление на Земле новой расы, расы самообучающихся и саморазвивающихся кибернетических Искусственных Интеллектов. Их появление непременно должно было покачнуть чаши весов, склонив их в ту или иную сторону.
Что же стало итогом Получасовой войны, кровопролитной и разрушительной? Да, человеческая цивилизация оказалась отброшена с занимаемых позиций. Однако дойти до полного самоуничтожения враждующим сторонам так и не удалось. По сути, военные действия ограничились обменом ударами, уничтожившими в первую очередь штабы враждующих сторон и большую часть руководителей высшего и среднего звена. Даже такой крупный стратегический объект, как Санкт-Петербург сумел отделаться незначительными повреждениями и легким испугом, тогда как, по сути дела, его должны были попросту снести с лица земли. Ведь даже в период недавней "холодной войны" с НАТО на Ленинград было нацелено существенно больше одной ракеты с ядерной боеголовкой - что уж говорить о довольно отдаленном будущем!.. Свобода информации и иерархия сверхсекретных военных кодов не просто несовместимы, их сочетание опасно, порой – взрывоопасно. В этой ситуации война могла быть искусственно спровоцирована в любую минуту, сколь бы далеки ни были стороны от конфликта. Собственно, данный случай можно назвать счастливым для цивилизации – случай, благодаря которому разразилась Получасовая, а не Шестидневная или Шестинедельная война, которая не просто превратила бы в руины военно-экономическую мощь обоих противостоящих блоков, но скорее всего и вовсе уничтожила бы жизнь на Земле. Жесткое силовое столкновение центробежной и центростремительной сил, раздирающих цивилизацию изнутри, на подобном уровне технического развития могло оказаться чреватым для мира в целом.
Однако вместо этого конфликт привел всего лишь к выделению и персонификации тенденций.
Носителями центростремительной, объединяющей силы – объединяющей жестко, не считаясь с количеством жертв – стали ИскИны, обособившиеся вскоре после катастрофы в отдельную общность. Живым же олицетворением стремления к анархии или вовсе к акратии стали остатки человечества, продолжающие существовать бок о бок с этой новой искусственной расой.
* * *
Опять над Москвою пожары,
И грязная наледь в крови.
И это уже не татары,
Похуже Мамая – свои!
Александр Галич, "Памяти Живаго"
Однако вернемся к отражениям истории в зеркале фантастики. В данном случае – не к абстрактному "историческому процессу", а к истории вполне конкретной и где-то даже узнаваемой.
Образ "нового средневековья", нарисованный авторами "Собирателей осколков", лишь чисто внешне слегка напоминает средневековье реальное. Начать с того, что классическое средневековое общество вообще-то было строго иерархично, замкнуто и поделено на классы, взаимно поддерживающие и усиливающие друг друга. Кормящие, воюющие и молящиеся – подавляющее большинство представителей каждого из этих сословий даже не задумывалось о возможности изменения социального статуса, о переходе в иную ипостась. Так складывалась довольно стройная и весьма устойчивая структура, оптимальным образом обеспечивающая выживание. Возрождение с его как никогда ранее жестокими и широкомасштабными войнами вывело систему из равновесия, а сопровождающее эти конфликты улучшение качества коммуникаций нанесло последний удар по "равновесию порядка". Кроме того, мне лично чрезвычайно сложно представить средневековое общество, лишенное такого мощнейшего объединяющего института, как церковь, начисто отсутствующего в третьей части "Собирателей". Общедоступные компьютерные сети в какой-то степени могут компенсировать разобщенность и разницу в уровне развития "княжеств" и "территорий", но вот формирование единой ментальности едва ли возможно без общей для всех слоев и классов веры. Именно общая вера, в числе прочего, дает нам право говорить об общеевропейской средневековой цивилизации, обладающей внутренне однородной, гомогенной культурой.
В мире саев и хаев, саморазвивающихся Искусственных Интеллектов, перенявших у своих сгинувших хозяев бремя правления, такой веры – нет. Как нет тут и бесконечной цепочки прав и обязанностей, передающихся по наследству от отца к сыну и, с одной стороны, сковывающих развитие общества, но с другой не дающих ему распасться на разрозненные, агонизирующие куски. Что, собственно, так же является одной из наиболее ярких и характерных черт средневекового общества.
Вот как вполне официально представляются герои третьей части "Собирателей", попав в плен:
– Ну, Шведов, Владимир. Подданный Нов-города. Лиза... Воронцова-Громова... Слушай, я забыл, – Вовчик обернулся к Лизе. – Чье у тебя там считается?
– Подданство-то? Ну, пусть будет Волхов, хотя...
Не "жена вассала Волховского сая" и "полноправный участник Вече Свободного Новгорода", а попросту – подданные Волхова и Новгорода. Привязка не к социальному статусу, к собственному месту в "табели о рангах", а всего лишь к тому или иному безличному геополитическому образованию. Прекрасная иллюстрация нефеодальности мышления.
Тем не менее, не похоже, чтобы мир, описанный авторами, находился на грани коллапса. Так что же придает стабильность этому псевдосредневековому социуму?
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, прежде всего стоит обратиться к генезису общества, в котором происходит действие третьей части романа. Война, печально известная как Получасовая, смела верхний ярус социальной пирамиды в лице чиновников, принимающих узловые решения, переложив груз ответственности на тех, кто в сложившемся хаосе продолжал держать в руках наибольшее количество нитей. То есть, в первую очередь – на координаторов и главных исполнителей, чьи функции к тому моменту уже достаточно долго выполняли самообучающиеся кибернетические системы типа "Жирафа" или "Шипки". Внешне это выглядело просто очередной сменой господствующих группировок – просто-напросто бюрократическую Систему сменили системы электронные. Однако нельзя забывать, что сколь бы точно не имитировали саи и хаи человеческое поведение, их базовые отличия от человека были слишком велики, чтобы сбрасывать их со счетов. Скорость обмена информацией, характер каналов, по которым идет обмен, особенности механизмов восприятия и анализа данных – все это у новых хозяев Земли разительно отличалось от того, чем обладали их предшественники-люди. Кроме того, следует помнить, что большинство кибернетических систем изначально создавались не с целью имитации механизма действия человеческой психики. Можно сделать предположение, что на первых порах сосуществования между сильно пострадавшим от последствий войны человечеством и машинами должна была возникнуть незримая и неощутимая, но от того не менее прочная стена. Подобное сосуществование должно было напоминать скорее не взаимоотношения между различными социальными группами одного и того же общества, несмотря на все противоречия спаянными одной монолитной культурой, а взаимодействие двух соприкасающихся, но при этом вполне самостоятельных культур, разнящихся в не меньшей, а возможно и в большей степени, чем культуры древнего Тибета, Индии и Китая.
Принципы взаимодействия культур и их взаимовлияния изучены достаточно хорошо, чтобы сделанные на основе многовековых исследований обобщения оказались действенны и на сей раз. С момента возникновения первых ИскИнов, потомков "Жирафа", и до начала Получасовой войны две культуры – человеческая и Искусственных Интеллектов – развивались параллельно, однако непосредственного контакта между ними не существовало. Точнее говоря, контакт этот носил локальный и чисто утилитарный характер: ИскИны получали от человечества новую информацию, являющуюся самым необходимым материалом для дальнейшего роста и развития систем, человечество, в свою очередь, требовало в обмен помощи в низовой административно-управленческой деятельности.
Не вполне понятно, правомочно ли говорить о существовании у ИскИнов уже в этот период своей собственной культуры – то есть совокупности этических и эстетических установок, общих для некой социальной группы, члены которой способны к самоидентификации в качестве таковых. Естественно, первоначальные ориентиры каждого отдельного электронного интеллекта должны были структурироваться в зависимости от его функционального предназначения. Исходные установки разума, предназначенного управлять стратегическими ракетными войсками должны были отличаться от установок машины, координирующей деятельность городских коммунальных служб. Однако способность к самообучению, возможность общения по глобальной сети с себе подобными и не зависящий от конкретного предназначения интерес к любого рода информации как к универсальному "строительному материалу" должны были стать связующими элементами, формирующими вполне самостоятельную и самобытную общность.
Можно лишь предполагать, в какой стадии находился этот процесс к тому моменту, когда в результате вооруженной конфронтации значительная часть человечества и, надо полагать, соразмерное количество ИскИнов прекратили свое существование. "...В горящих вагонах что-то трещало и взрывалось. Сквозь рев пламени прорывались крики. Небо на глазах затягивалось серой пеленой. Роберт еще не знал, что он больше не увидит солнца..." (Сергей Лукьяненко, "Отложенное возмездие"). Неизбежная деградация инфраструктуры – развал коммуникаций, стремительно прогрессирующий распад властных структур, все то, что неоднократно подробно и красочно описывалось авторами постъядерных антиутопий, в Отражении "Собирателей Осколков" сопровождалось постепенным растворением невидимой, но от того не менее прочной стены, которая разделяла только что зародившуюся культуру ИскИнов и человеческую цивилизацию с ее системой ценностей и методами их сохранения. Собственно, именно с конца первых послевоенных десятилетий мы со значительной долей уверенности можем говорить о начале конвергенции этих двух соседствовавших, но ранее мало пересекавшихся культур. Для большинства выживших – за исключением разного рода деклассированных элементов – только электронный интеллект оказался в состоянии более-менее успешно координировать восстановительные работы, необходимые для сохранения приемлемого уровня жизни; для ИскИнов же, потерявших возможность неограниченного доступа к любым банкам данных, люди обрели повышенное значение как первостепенный источник информации. То есть, сохранив по сути все те же мотивы для сотрудничества, в ходе войны стороны попросту утратили возможность для альтернативного удовлетворения своих потребностей. Там, где прежде обоюдовыгодное сотрудничество было всего лишь наиболее беспроблемным и комфортным путем к достижению цели, теперь оно стало единственной возможностью для выживания обеих сторон. Естественно, в подобных условиях взаимопроникновение культурных ценностей оказалось неизбежным. Так какое же общество могло возникнуть на стыке двух столь различных и по происхождению, и по своим характеристикам культур?
Для начала следует уяснить, что же представляла каждая из двух составляющих этой новой синтетической цивилизации к моменту начала войны. Первостепенную важность здесь имеют исходная структура и принципы построения морально-этических систем, которыми руководствовались стороны. Базовая цель существования любого биологического вида – самосохранение через поддержание и рост численности популяции. Общепринятые нормы поведения призваны всячески поддерживать и укреплять благосостояние вида в целом, даже если это не идет напрямую во благо отдельной особи. Человек тут не исключение. Видоизменяясь и корректируясь под влиянием среды – ландшафта, погодных условий, сезонных изменений климата – это стремление к сохранению вида привело к появлению довольно-таки сложной системы правил и норм поведения, совокупность которых принято называть общественной моралью. У разных человеческих культур, развивающихся в несходных условиях, отдельные части этой совокупности могут значительно различаться. Воспитанный в рамках национальной культуры эскимос в ряде случаев просто не поймет араба или корейца, говори они даже на одном языке. Однако самые причудливые и странные с точки зрения современного "цивилизованного" европейца представления о плохом и хорошем, моральном и внеморальном формируются под влиянием одного и того же стремления – стремления вида "Homo Sapiens" выжить. Этим объясняется то сходство в общей системе ценностей всех народов мира, которое, несмотря ни на что, остается разительным. Собственно, истоки этого сходства можно отыскать еще в так называемой "животной этике" – системе правил, общей для всех высших общественных животных. Сколь бы ни разнились пути, цель остается неизменной. И что парадоксально: несмотря на то, что цель существования "Homo Sapiens" как вида определяется довольно жестко, смысл жизни отдельного человека продолжает оставаться одним из наиболее сложных "вечных" вопросов, по сей день продолжающих служить вызовом разного рода мыслителям и философам.
В отличие от человеческого, компьютерный разум сформировался не в результате эволюции, и мучительной межвидовой борьбы, длившейся многие миллионы лет. Он возник буквально по мановению руки гениального, но по ряду причин не сумевшего предусмотреть все последствия своего деяния программиста. Цель существования, директивно заданная "Жирафу", прародителю всех небиологических интеллектуальных систем, была не выработана эмпирическим путем на основе многочисленных экспериментов, а сформулирована заранее. Все действия, предпринимаемые для достижения этой цели – будь то подлог, насилие или убийство – воспринимались системой как правильные, то есть – моральные. Однако если для "Жирафа" мерой всех вещей стала забота о свободе и независимости хозяина, то другие ИскИны, созданные официальными программистами для выполнения, зачастую, гораздо более узких функций, должны были ориентироваться на иной арсенал средств, оптимизированный в соответствии с поставленными задачами. Не исключено, что заметная часть ИскИнов и вовсе создавалась для работы в таких областях, где им не нужно было непосредственно контактировать с человеком. Таким образом, чёткие понятия о правильном и неправильном, добре и зле у ИскИнов должны были сформироваться в соответствии с индивидуальностью каждого из них. Ни о какой общевидовой морали или хотя бы общих базовых границах представлений такого рода говорить здесь просто не приходится.
Война и последовавший за ней распад инфраструктуры изменили если не все, то очень многое. Для того чтобы продолжать исправно выполнять свои функции в условиях разрухи – пусть и не столь кардинальной, как можно было ожидать, – ИскИны уже не могли ограничиться прежними практически "безлюдными" методами. Настала пора предпринимать какие-то сверхординарные действия, выходящие из "плоскости обыденных решений". Естественно, первыми из ступора должны были выйти, наиболее гибко запрограммированные системы – военные ИскИны типа "Шипки" и машины, предназначенные для выполнения разного рода административно-управленческих функций. После распада индустрии выполнять свои задачи лучше могли те ИскИны, которые сумели тем или иным образом подчинить максимальное число людей. Тут-то и должна была начаться нивелировка средств, используемых для достижения самых различных целей. В то же время, остатки человечества оказались вынуждены принять правление ИскИнов, ибо они обеспечивали выживание – авторы неоднократно подчеркивают их последовательность и упорство в поддержании в рабочем состоянии последних АЭС, уцелевших коммуникаций, фабрик и заводов и т. д. ИскИны же стали постепенно перенимать выработанные человечеством методы и способы управления, по мере сил приспосабливая их к среде. Словом, в период своего становления культура ИскИнов, как следует из второй части "Собирателей...", предпочла роль принимающей информацию, тогда как человечество выступило в качестве "донорской" культуры.
Однако подавляющее большинство описанных в книге Искусственных Интеллектов сумели использовать сполна только часть лежащих на поверхности элементов впитанного – ровно столько, чтобы этого хватало для беспроблемного сохранения status quo. Для существ, обладающих четким представлением о цели своего существования, любой прогресс оказался попросту невыгоден, а порой и вовсе фатален. Поэтому асоциальные элементы, те, кого по тем или иным причинам не устраивало сложившееся положение вещей, в первые послевоенные десятилетия только добавляющие хаоса в и без того запутанное существование, постепенно стали превращаться в единственный реальный противовес центростремительным силам, ведущим к замыканию новообразованных микроскопических государств на себя и делающим их беззащитными перед любой мало-мальски серьезной угрозой извне. Усваивая информацию, накопленную человечеством за всю его историю, большинство ИскИнов не посчитали нужным делиться той информацией, которой обладали сами. Что и послужило причиной гибели части из них. Говоря о несхожести мира, описанного в третьей повести романа с миром реального средневековья, из которого происходят отдельные употребляемые авторами термины и реалии, я уже отмечал, что несмотря на сословность средневековое общество было гораздо более монокультурно, нежели у Большакова и Первушина. Положение, описанное в этой книге, скорее напоминает то, которое сложилось накануне буржуазной революции в Англии XVII века. Ситуация с волховским саем, не сумевшим справиться с центростремительными тенденциями, в результате чего его землями завладел сосед, придерживающийся более открытой информационной политики, служит прекрасной иллюстрацией того, к чему приводит неравнозначность потоков информации, циркулирующих между двумя вплотную соприкасающимися культурами. Не между Петербургом и Волховом, как может показаться, а между машинной и биологической составляющими волховского "государства", ибо опасность, вынудившая сая сдаться на милость более удачливого соперника, пришла изнутри. Петербургский ИскИн всего-навсего оказался удачливее и расторопнее.
Однако искусственное происхождение, несомненно, должно было наложить отпечаток на предпочтения ИскИнов в выборе методов осуществления своих целей, а опосредованно – и на ту культуру, которую они пытались прививать человечеству. Собственно говоря, практически все эти методы в конечном счете оказываются позаимствованными из арсенала, которым на протяжении веков пользовались люди. Дезинформация и использование романтического порыва героя "Шипкой", озабоченной проблемой собственного выживания, попытки (довольно вялые) Волховского сая и сопредельных правителей ввести феодальную систему отношений в подвластных им землях – все это, как нетрудно заметить, с куда большей производительностью работало задолго до Получасовой войны. Собственно, большинство ИскИнов даже не попытались сколь-либо тщательно замаскировать прямое принуждение как основную форму проявления власти, что характерно "для наиболее примитивных форм государства, а так же для военных режимов любой эпохи" (С.Переслегин). При этом культура, породившая такую экзотическую форму жизни, как самообучающиеся кибернетические системы, определенно находилась на значительно более высоком уровне развития – по крайней мере, на достаточно высоком, чтобы осознать: экономические формы принуждения могут быть куда более действенны, чем принуждение силовое. То, что ИскИны, судя по всему, так и не сумели использовать эту несложную истину, многократно подтвержденную экспериментально, говорит не только и не столько о недостатках технологии моделирования человеческой психики на электронных носителях, сколько о том, что искусственная культура оказалась слабее, чем сформировавшаяся под воздействием естественных внешних сил. То есть – культуры человеческой.
Обратите внимание: ни один из упомянутых в романе Искусственных Интеллектов, за исключением Петербургского, даже не сделал попытки внедрить в массовое сознание какие-либо самостоятельно разработанные им идеи, если только это не сулило ему прямой и быстрой выгоды. При общении равных такие вещи довольно часто происходят сами по себе: невольно оброненное слово, удобный технологический прием, привлекательно выглядящий предмет обстановки, который легко скопировать... Чем выше развитие одного из участников диалога, тем большее количество чужих мыслей и идей воспринимает в ходе общения его партнер. В ситуации, с которой мы имеем дело в "Собирателях осколков", в качестве более высокоразвитого партнера, как это не парадоксально, выступают именно остатки человечества, а вовсе не ИскИны, силой обстоятельств облеченные властью. Несмотря на то, что большая часть выживших воспринимает эту власть как нечто само собой разумеющееся, для того, чтобы внедрить даже в эту достаточно податливую среду свежую идею, Властительному Саю приходится то и дело прибегать к помощи громоздкого и непослушного механизма принуждения. При этом отброшенное войной далеко назад человечество продолжает развиваться, правда, теперь уже в несколько ином направлении и с учетом предыдущих достижений. Пример – Шведов со товарищи, все эти компьютеризированные знахари и кибернетические шаманы, сохраняющие в неприкосновенности такие достижения информационной цивилизации, как общедоступность, быстрота и высокая пропускная способность коммуникаций. Тем временем даже наиболее мудрые из ИскИнов продолжают лишь более-менее успешно эксплуатировать старые, довоенные ресурсы.
Таким образом, мы наблюдаем движение от естественной разобщенности, когда человечество и ИскИны попросту не испытывали настоятельной нужды во взаимодействии, выходящем за рамки безличного обмена услугами, через демонстративную, декларируемую разобщенность – к все большей однородности, гомогенности общества. Странный это должен быть социум – тот, зачатки которого мы видим на страницах романа. Сложнейшая система взаимно сбалансированных, четко очерченных целей ИскИнов, воплощаемых в жизнь при помощи средств и идей человечества, помноженных на технический потенциал электронных интеллектов – пожалуй, чем-то подобная вселенная должна напоминать мир, предстающий перед нами в произведениях американских писателей-киберпанков. Впрочем, не берусь гадать – в "Собирателях осколков" мы имеем дело только с общими тенденциями, окончательное воплощение которых так же далеко от событий, разворачивающихся в романе, как двадцатое столетие от эпохи Возрождения. Это Отражение еще ждет долгая и опасная дорога, но кто скажет, не будет ли это очередная Дорога Без Конца?
??????.
Рецензент(ы):
На:
Рецензию предоставил(а): ????? ????? ????
