?????? ??????? ??????
"Рубеж" оставил по себе не вполне однозначное послевкусие. Я в целом не очень верю в коллективное творчество – это чересчур попахивает Ефремовым, да и слишком велика опасность утраты творческой неповторимости – соавторство, оно ведь как брак, каждый должен от чего-то отказываться. Причем твердо известно, от чего именно он отказывается – а вот что будет приобретено взамен: канва для буйного воображения. Благодаря строгим и бдительным литагентам Андрея и Дяченок, никаких законченных их текстов мне с rusf.ru скачать не удалось и, таким образом, мне сложно судить о том, что они принесли на алтарь совместного творчества. Г.Л.Олди, на мой взгляд, пожертвовали своей фирменной стилистикой – хлесткой, ироничной, динамичной фразой, после которой следовало еще одно, короткое и резюмирующее предложение. Эта стилистика служила своего рода плеткой-семихвосткой, подстегивавшей читательской любопытство.
Впрочем, стилистически "Рубеж" не плох; он, может быть, несколько избыточно серьезен, но тут, видимо, и тема, и события обязывают.
В плане темы я ощущаю определенную долю своей ответственности – так как корни "Рубежа" (мне хочется в это верить) берут свое начало в разговоре с Олди о плюсах и минусах монотеизма на Фанконе-97, и последовавшей присылке каббалистической литературы. В традициях школьного курса литературы было принято говорить о раскрытии темы. Мне всегда казалось, что истина где-то посредине между Лукьяненко, растолковывающим убогий сюжетец среднестатистическому братку, и Столяровым, запутывающим профессора аристотелевой логики. Впрочем, претензии к раскрытию сюжета скорее проходят по разряду вопросов: "А чего это автор хотел сказать?" Некоторые обоюдно знакомые нам авторы на такие, прямо скажем, не шибко умные вопросы горделиво отвечают: "Что, мол, хотел, то и сказал" – догадайся, мол, сама. Это, конечно, тоже подход, но иногда за ним все же скрывается слабое осознание (или нежелание осознавать): что же там такое наваял?
Но вернемся к "Рубежу" – его космогония показалась мне не вполне ясной в начале повествования и не достаточно прояснившейся к концу романа. Опять же, отношу это на счет своей мугырьской (мугыревской?) несообразительности, а никак не в плане претензий зацным и моцным панам сочинителям.
Наиболее же серьезная претензия – к ритму романа; в середине третьей части первой книги, он постепенно спадает и оживляется лишь временами – такое ощущение, что временами "рука бойцов колоть устала". К финалу темп опять несколько выравнивается и ускоряется; впрочем, знатные чернокнижники утверждают, что подобные выбрыки темпа – обычное дело в авантюрных романах, где середина всегда провисает; эдакая аксиома Лесажа.
Мне думается, что подобные провисы не в последнюю очередь связаны с тем, что не все герои равноправны и обдуманны вглубь. Так, например, лексика чортова сына мне показалась излишне примитивной и не столько помогающей восприятию его образа, сколько наоборот. Несколько притянутым и избыточным показалось мне частое использование Ярины Загаржецкой в заключительной части романа; оно, конечно, так – должны быть мальчик для битья и девочка для изнасилования,- но все это слишком, на мой вкус, подробно и длинно. Также избыточным и затянутым мне показался полет на черте в Петербург – он очень неплох и юмористичен, но никак не оправдывает такого количества страниц. Мне кажется, что сыворотку из материала недоотжали. И наоборот, пересконцентрировавшись на сотниковой дочке, практически позабыли Рио. Нуждались ли в столь подробном описании недолговечные Хвостик и Рамоль? На мой взгляд, обилие материала сыграло нехорошую шутку: материал не только подчинялся воле писателя, но иногда уводил сочинителя за собой.
Если когда-нибудь будет второе издание "Рубежа", то я лично подготовил бы его несколько более сокращенным и подтянутым.
Но это мое личное мнение и, поверьте, не со зла. Просто уровень ожиданий и требований к Олди куда выше, чем к выше упоминавшимся "властителям дум".
Поговорим о приятном.
Прежде всего, о концептуальной эволюции. Олди начинались с миро- и мифотворчества: давалась вводная с достаточно неординарным героем, и из этого исходного материала постепенно, по кирпичику, с тщательностью восстановления мозаики-паззла возникает цельный мир, Мир Бездны голодных глаз.
Затем был период реконструкции и переосмысления мифов – научившись создавать собственные миры, досточтимый сэр возжелал понять, как устроены другие мифологии – греческая, китайская, индийская.
И теперь, наконец-то, писатель обратил свое лицо к современности: и "Нам здесь жить", и "Рубеж" – романы о повседневной жизни на краю бездны, о той тонкой грани, которая отделяет нас всех (а не отдельно взятую личность, в худшем случае – городок, как в романах Кинга) от Апокалипсиса. Собственно, что есть современный Конец света? Это – Апокалипсис, Откровение, открытие и принятие новых или хорошо забытых истин такой первобытно-мегатонной мощи, что очищают они подлинным катарсисом – испепелением. Откровение дается не полубогам, не Творцам и не героям – обычным людям, ибо им здесь жить.
" Разве, – возразят мне, – "Рубеж" – роман о современности?" Действие "Рубежа" происходит на достаточно зыбком временном поле: середина то ли 18-го, то ли 19-века и связано упругой сетью гиперссылок с Великой французской революцией и с Гоголем, с козацкими песнями и с германскими сказочниками. Это мир реальный и мистический одновременно; мистика – обратная сторона монеты реальности, до поры до времени скрывающаяся за Рубежом.
Древняя языческая мифология поэтична и эпична, но в ней нет места ни сегодняшнему дню, ни сегодняшнему человеку; миф предназначен для созерцания и восхищения, но даже подражание ему невозможно – ведь он не несет в себе никакой "басенной морали"; он не принуждает делать выводы, а лишь повествует. В "Рубеже" не мифология является идеологией сюжета, а каббала, учение, хоть и сокрытое и не всем доступное, но все же куда более близкое и понятное смертным.
Древняя мифология повествует о рождении и жизни богов, иногда – об их гибели. Герои, а тем более люди – не более чем живые декорации и игрушки в этой игре. Античные боги и их жизнь – лишь проекция греческого общества на Олимп.
Каббала же – продукт монотеистической религии – концентрирует внимание изучающего ее не на Творце, и ни на Его превосходном и величественном Творении, частью которого является человечество, и даже не на могуществе, которое станет доступным постигшему учение – в первую очередь она говорит о точке приложения и цели этого могущества. Смысл могущества – в Постижении Истины и Освобождении Разума и Воли, ибо в отличие от всемогущих ангелов Б-г наделил человека свободой воли, т.е. способностью познавая себя и мир, и, соблюдая заветы Б-жьи, улучшать и улучшаться. Он, в неизреченной милости Своей, может подсказать человеку пути совершенствования, а вот идти по ним или спотыкаться о колдобины греха и зломыслия – Ваше личное дело.
Осознание этого принципиального различия концепций анализа жизни, прошедшей и повседневной – залог превращения раба Б-жьего в кузнеца, если не своего счастья, то хотя бы своей собственной жизни. Выдавливать из себя по капле раба сложно именно потому, что рабом быть легко и вольготно – и именно этим объясняется столь долгий век рабовладельческих обществ и Советского Союза.
В свете вышесказанного концепция "Рубежа" более чем современна и актуальна – ощущать и вести себя как песчинка в смерче, коей на первый взгляд и являешься, или восстать и, изменившись, изменить мир?! Вопрос гамлетовский, но герои "Рубежа" не задумываются, давая на него ответ: они ни на секунду не сомневаются в том, что перемены возможны и желанны; а по силам ли они героям? "Делай, что должен, и будь, что будет!" – эти слова могли бы послужить девизом многим из них.
Кстати, все эти "обычные" и "повседневные" персонажи составляют целую, легко узнаваемую и запоминающуюся, галерею образов, скрепляющих своей узнаваемостью прозрачную вуаль мистических событий. Они как бы грубо-материальные инструменты, на которых исполняется воздушная музыка Высших сфер. Всех действующих лиц объединяет страстное желание: пересечь Рубеж и узнать, что там, за ним. И нет силы, будь то сила человеческая или даже ангельская, которая могла бы остановить героев в их стремлении взлететь поверх всех пределов и Рубежей, ибо и сам Творец не установил границ мысли и воли человека.
Но стремление к постижению Истины также ценно не само по себе; обогащенный знанием должен стремиться спасти этот мир собственными силами, не надеясь на помощь праведников. На самом деле спасение мира цель повседневной жизни, а не одноразового подвига, ибо, как писал Пиранделло: "Быть героем, легче, чем быть просто порядочным человеком; ведь героем можно быть раз в жизни, а порядочным человеком нужно быть каждый день".
Преодоление Рубежа символически соединяет в себе черты обоих Заветов: Ветхого и Нового – подтверждая союз с Б-гом, мир не только возрождается, но и освобождается, происходит искупление его греха. Не менее символично, что Освободитель – плод любви между небесным и земным существами, унаследовавший все преимущества обоих Б-жьих творений. О начале нового мира, о новом Завете с Господом свидетельствует при всей своей нарочитой непроясненности и финал "Рубежа".
По доброй традиции, поиски и находки авторов легли в столь удачно когда-то обретенную форму "философского боевика-триллера".
Вот и все, что хотелось сказать о "Рубеже".
"А где же пересказ сюжета, где восторги по поводу авторского мастерства?". Зацные и моцные паны, читайте и наслаждайтесь сами, а не с чьих-то слов! Имена авторов в данном случае – как фирменная марка, а делиться восторгами по поводу прочитанного все равно, что пересказывать другу свое любовное приключение – приятнее пережить, чем рассказать.
??????.
Рецензент(ы):
На:
Рецензию предоставил(а): ????? ????? ????
