Проекты  tm-vitim.org :  /dashkov   /rezonans   /photoes  
Каталог рецензий "Резонанс" Rambler's Top100 Поиск ' Добавить рецензию ' Авторские права ' Соглашение ' О проекте

????????? ??????

Меч синей стали, золотые шпоры... Что нам рыцарство? Что мы ему? Отчего мы до сих пор помним о них, о преклонявших колени только перед Богом и Прекрасной Дамой? Рыцарей уже нет, осталось лишь слово, осталась только легенда...

«...Вышли на поле хищные грабители и лихие воры и грабят и обирают благородных рыцарей, срывая богатые пряжки и браслеты и добрые кольца и драгоценные камни во множестве. А кто еще не вовсе испустил дух, они того добивают, ради богатых доспехов и украшений.»

«Карл лежал на снегу, когда Силезио, уперев свой окованный башмак в герцогскую грудь, совершил вожделенный акт мародерства. «Три брата» скрылись у него за пазухой. А Пиччинино, довольный тем, что перстень поддался так сразу и так легко, прикончил Карла, перерезав ему горло...»

Между двумя цитатами — полтысячи лет. Томас Мэлори оплакал сгинувших рыцарей в конце страшного XV века. В начале века XXI от Рождества Христова Александр Зорич написал о Карле Смелом, последнем герцоге Бургундском, последнем Герцоге.

А и в самом деле, зачем нам помнить о рыцарях?

1.

Дон Кихот был осмеян не за бритвенный тазик на голове, не за костлявого Россинанта, не за мятые латы. Сел бы он на боевого гривастого коня, надел бы сверкающую золотом бригантину, опоясался бастардом миланской работы — и что? Смеялись бы, конечно, тише, в кулак, но дивились бы еще пуще. Всего век прошел, как истек кровью на поле возле Нанси Карл Бургундский, сын Филиппа Доброго, а рыцарство уже стало мифом. Все еще опоясывали шпорами, все еще посвящали — «ржавым мечом из-за пыльной занавески», — но понимать перестали. И в самом деле! Ради ненадежной славы, ради бессмысленных химер бросать дом, забыть о хозяйстве, рисковать жизнью, такой дорогой, такой единственной? Искать тощего журавля, упуская пусть и не золотую, но все же синицу? Смешно, право!

Над Карлом, последним Герцогом, не смеялись. Еще не смеялись. И только над его обобранным трупом стало ясно — рыцарства уже нет. Позади все — слава Крестовых походов, удаль поединков на перекрестках дорог, святость обетов. Все уже позади. А впереди... А впереди наше Настоящее, такое понятное и рациональное, когда даже монархи не ищут Грааль, а делают карьеру.

Прощайте, Герцог! Прощайте, рыцари!

Навсегда!

Нам давно уже объяснили, что все было не так. Нам давно уже рассказали, что рыцарство — это очередная сказка, что крепкие мужчины в стальных латах грабили и насиловали, забирали последний медяк у бедняка и сжигали хижины под соломенными крышами. Что их феодальная честь — пустая игрушка, что в их замках не было парового отпления, и даже умывались эти благородные не каждый день. Нам все растолковали, обо всем поведали. Так почему мы жалеем о сказке? Зачем в начале нашего славного ХХI века, на заре очередного Прекрасного Нового мира вспоминать какого-то феодала, всю жизнь боровшегося с объективным и глубоко прогрессивным процессом создания централизованных государств в Европе? Боровшегося — и проигравшего. В Прекрасном Новом мире любят только победителей. Уж так любят!..

2.

Писатель Александр Зорич, автор цикла о далеком мире Сармантазары, не нуждается в рекомендательных письмах. Его книги издаются, его книги читаются, и конечно же, будут читаться и дальше. Однако...

Однако появление его нового романа невольно заставляет задуматься. Задуматься о странном, очень странном.

И в самом деле! Мир наконец-то устоялся. Не только мир, как таковой, громадный и неохватный, но и наше славное, уютное гетто Фантастики. Еще десять лет назад сверкали мечи, звенели шпоры. Паладины Фантастики боролись за само право писать и читать о чем-то, выходящем за привычные рациональные шоры. Битва гремела, враг, тупой и жестокий, был, казалось, непобедим. Но вот дрогнул неприятельский строй, распался, открывая путь тем, кто пишет и читает. Воевать стало не с кем, и последние Дон Кихоты, пытающиеся биться с призраком ВТО и ветряной мельницей официальной литературы, вызывают уже вполне понятную усмешку. К чему биться, к чему копья ломать? Фантастика жива, с каждым годом — все больше книг, с каждым годом все больше читателей.

Увы! Рыцарей Фантастики осталось слишком мало. В прорыв идет арьербан.

Арьербан — давнее забытое слово, кстати, часто встречающееся на страницах нового романа А. Зорича. Ополчение второго сорта, вассалы вассалов, в разгар битвы прятавшиеся за рыцарскими спинами, а после победы спешащие за добычей. Всего-то и забот — добить, подобрать, обобрать...

Никого не хочется обижать. Совсем не хочется! В конце концов каждый пишет, как он слышит, каждый слышит, как он дышит. И незачем указывать уважаемому Читателю, какую книгу стоит брать в руки, какую нет. Пусть себе расцветают сто цветов, это лучше, чем красные цветы — и лучше, чем красные реки. Новоиспеченные гении, творящие саги и раги о космоимпериях и эльфоцарствах не виноваты, ведь даже самая красивая девушка может дать лишь то, что у нее есть. А воспеватели имперских звездолетов и прочие конанисты в большей своей части вовсе не красивые девушки, напротив. В арьербане тоже люди, тем более битва уже кончилась, всего хватит на всех.

И все-таки обидно! Обидно за Фантастику и за тех, кто ее по-настоящему любит. Вал арьер-литературы с каждым годом снижает ту самую невидимую планку, перелететь которую должен и обязан каждый автор. А это уже удар по Читателю, начинающему привыкать к тому, что копья — деревянные, и лошадки тоже деревянные, а вместо звона стали — глухой стук вырезанных из штакетника арьер-мечей.

Обидно не только за читателя. И снова — увы! Соблазн арьер-литературы велик и сладок. У самого лучшего и яркого автора возникает искушение осесть в своей Ламанче и мирно ковырять огородик. Почему бы не повторить свой собственный успех? Почему бы не написать очередное продолжение продолжения? Доходней оно и прелестней — и для автора, и для читателей. Не надо лишний раз привыкать к новому непонятному миру, прикипать душой к незнакомым еще героям. Пятая книга сериала, шестая... двадцатая...

Александр Зорич тоже мог остаться в своей Ламанче, в своих уже ведомых читателю мирах. Чем плоха Сармантазара? Да всем она хороша! Так зачем тратить несколько лет на нечто совершенно непривычное, зачем листать Коммина и Макьявелли, зачем рисковать, заранее предчувствуя обиженный крик Читателя, ожидавшего совсем-совсем не то. Даже если и звать своих поклонников в глубины Истории, зачем делать это именно так?

3.

«Так» — как именно? Историческая фантастика сейчас, конечно, на подъеме, и Александр Зорич не выглядит на ее дорогах одиноким Дон Кихотом. Но — только издали. И вновь не хочется никого обижать, однако сказы о доблестных десантниках и работниках МУРа, лихо перелетающих в артуровские и львино-сердечные времена дабы крушить и покорять, успели не оскомину набить, а довести до настоящей идиосинкразии. В конце концов какая разница между Конаном-варваром и лейтенантом милиции Пупкиным, наводящим своим «демократизатором» порядок в мире рыцарей Круглого Стола? А никакой! Враги повержены, принцесса пыхтит под победителем...

Роман А. Зорича не о победе. Он о поражении. Поражении, цена которому — жизнь, та самая, единственная. И уже ничего не исправишь, не поднимется мститель суровый, и не напишет автор продолжение — «Первый меч Бургундии-2» с подзаголовком «Сын Герцога наносит ответный удар».

Карл Смелый, сын Филиппа Доброго, убит при Нанси. Рыцарство погибло. Навсегда. Но прежде чем этому случиться, должна была пройти целая жизнь, та самая, которая единственная. Жизнь Карла, герцога...

4.

«Карл, герцог» — фантастический роман о реальном человеке и одновременно фантастическая реконструкция вполне реального XV века. И вновь — странное дело! Хоть и не первый год обживают наши фантасты Средневековье, но, ежели условно-артуровских времен не считать, почти все книги укладываются в два века — XII-й, время Айвенго, и XV-й, эпоха Квентина Дорварда. Конечно, здесь не обошлось без тени великого Вальтера Скотта, но выбор этот вполне понятен. Века, ставшие знаковыми для рыцарства: расцвет и закат, Ричард Львиное Сердце и Карл Бургундский. И если гибель короля английского лишь прославила безумство храбрых, то смерть Карла подвела итог, поставив кровавую точку. Судьба оказалась по-своему милостива к Герцогу. Проживи он еще чуток, какие-то пятнадцать лет — и пришлось бы ему встречать каравеллы Колумба. И тогда на пристань Палоса (почему бы и не оказаться там легкому на подъем бургундцу?) шагнул бы уже не первый меч Бургундии, а первый Дон Кихот. Герцог не пережил эпоху, а ведь до конца Средних веков оставалось всего чуть-чуть.

Впрочем, автор судит еще строже.

Недаром в первой главе романа с эпической простотой перечисляются предки еще не родившегося Карла. Славным герцогом был каждый из них, и тот, кто Храбрый, и тот, кто Добрый. Но уходила эпоха, и неумолимая Судьба повелела: Карлу не быть! Ему просто незачем появляться в мире, где уже гремят бомбарды и работают первые мануфактуры. Эпоха кончалась вместе с династией, но...

Но судьбу удалось обмануть. Страшно, кроваво, бесстыдно. Карл Бургундский появился на свет. Конечно же, с проклятием, конечно же обреченный на гибель. Однако колдовские чары и козни, о которых так много сказано в романе, представляются чем-то несущественным по сравнению с главным. Рыцарь, герой, паладин — они уже не требуются Новому миру. И то, что преследует героя всю его жизнь, кажется лишь воплощением безжалостного лика наступающей эпохи. Рыцарь обречен, даже самый лучший, даже самый честный...

Проклятие... Оно преследует Карла с детства. Не по его вине, но из-за него, гибнет невинный парень, чья тень преследует героя всю жизнь. Предают друзья и любимые женщины, неудачи подстерегают за каждым углом и, наконец, Смерть наносит подлый удар на пороге победы. Но как-то не верится, что все это из-за корня мандрагоры, выросшего под сенью виселицы, на которой погиб невинный. И вновь хочется повторить: все страшнее. Карл Бургудский уже не нужен в этом мире, и мир отторгает незваного.

Нет смысла пересказывать роман — занятие неблагодарное да и ненужное. Стоит, пожалуй, остановиться лишь на одной линии, памятной еще по средней школе и по тому же Скотту. Великое противостояние: Карл Смелый и Людовик Французский. Кто же не помнит? Безрассудный смельчак с ветром в голове — и скопидом-паук с компьютерным разумом, просчитывающий каждый шаг к конечной победе. Так и вспоминается карабасовско-дуремаровское: «Да я готов унизиться, только чтобы к цели немножечко приблизиться!» В романе не так, совсем не так. Людовик ничуть не умнее своего вечного врага и соперника. Ничуть! Не хитрее, даже не осторожнее (одна поездка в Перонн чего стоит!). Людовик слаб, мерзок, трусоват. Умен, конечно, но ничуть не умнее Карла. И пережил он Герцога на какой-то чуток, умерев без всякой славы. Даже смуты французские и бургундские, после гибели сюзеренов начавшиеся, весьма между собой схожи.

Все так, но Людовик победил. Франция жила дальше — и живет по сей день, а Бургундия исчезла вместе с Карлом. И роман дает ясный ответ — почему. Ответ этот прост. Людовик делал то, что велела ему эпоха: строил Державу, скучную современную Державу с бюрократией и бюджетом, сборщиками налогов и полицией. Порою плохо, порою даже бездарно, но строил. Карл же...

Он был рожден рыцарем. Настоящим. И это было главным его проклятием. Он тоже делал все, как надо, как велел ему рыцарский долг, как велела честь. Мир виделся ему из-за Круглого Стола, и звал его за собой таинственный Грааль...

...Сочувствуя герою, автор позволил ему то, в чем судьба отказала реальному Карлу: уйти в Крестовый поход. Но «альтернативки» не получилось. В наступающем Новом мире Крестовый поход невозможен — и герой, конечно же совершив очередные подвиги, поворачивает назад, не добравшись до Святой Земли.

Да, Карл рыцарь. Он побеждает на турнирах, он верит — и верен! — слову, он даже бывшему другу, ставшему предателем, предлагает поединок вместо намыленной веревки (ох, что ждало бы такого друга-предателя у Людовика!). Последний рыцарь, последний Герцог...

Можно сказать: Карл не был политиком. Вот Людовик... Сказать можно, но это не так. Герцог разбирался в политике не хуже короля, но беда (а в веке XV-м это уже беда), что он управлял державой как рыцарь. И Бургундия, его Бургундия, казалась Карлу лишь домиком в Ламанче, который надо скорее покинуть ради того, что и должно вершить рыцарю. Подвиги, Грааль, Крестовый поход... А скучный импотент Людовик все подтаскивал кирпич за кирпичом, воздвигая здание будущей Франции.

Веком позже Дон Кихот отделался лишь тумаками — и комьями навоза. Но рождающийся Новый мир жесток. Битва при Нанси выиграна (автор и тут пошел навстречу герою, «подарив» ему последнюю победу), но банда мародеров втаптывает герцога в грязь, жадные пальцы срывают с руки драгоценный перстень...

Итак, эта книга о Времени, об уходящей навсегда эпохе. Не Осень Средневековья — заморозки, лед на лужах, желтая трава в инее. О Времени — и о человеке, неплохом, нормальном и симпатичном человеке, который родился слишком поздно, но все-таки успел уйти вместе с последними призраками готических соборов, вместе с последними криком трубы, зовущей крестоносцев в атаку.

...И снова так и хочется представить немного постаревшего Карла на пристани в Палосе рядом с улыбающейся рыжеволосой женщиной — Изабеллой Кастильской. Действительно, почему бы и нет? Ведь родичи, даже не такие уж далекие! Падает трап, сапоги Адмирала Моря-Океана Христофора Колумба касаются родной земли... Может быть, кто-то способен вообразить такое. Мне не под силу.

5.

Конечно же, роман Александра Зорича не только об этом. Он о многом, об очень многом. О любви, не кончающейся со смертью, о мертвецах, пытающихся остаться людьми, о далекой Гренаде («Гренадская волость в Испании есть...»), о каменной твердыне Родоса, о Белой и Алой розах, плавающих в море английской крови, об остром грифеле, вонзающемся в сердце, о...

Да только зачем перечислять, зачем поверять алгеброй гармонию, уподобляясь озверевшему от перечитывания школьной программы учителю словесности?

6.

Все сказано? Нет, не все! Чу топот — арьербан нагоняет! Планка сбита, худые коняги чуют запах соломы. Пусть жуют на здоровье, пусть. Жуют, седоков в бумажных латах угощают, но...

Опять «но». Да, планка сбита — и не только планка сюжета. Арьербану нелегко скакать (клячи все-таки!), а посему дорога, дорога Слова для них может быть лишь одной — гладкой. Даже не Слова — языка, того самого, что у каждого «арьера» на плече. Гладкий язык, розовый такой, с капелькой слюны.

«Карл, герцог» написан не гладко. Входить в мир Слова не менее трудно, чем в навек сгинувший мир умирающего Средневековья. Как рассказать? Как приблизить Читателя к невообразимо далекой эпохе?

Можно — по-разному, и каждая из дорог неплоха. Тут бы не увлечься подобно некоторым старателям-стилизаторам, пытающимся говорить на том наречии, которое они считают «адекватным» Средневековью («Рассупонилось солнышко, растулдыкнуло свои лучики по белу светушку...»). Можно подобно Томасу Мэлори беседовать с Читателем на современном ему языке, но здесь тоже требуется осторожность, вероятно, даже большая. Что и как удалось Александру Зоричу, пусть судит Читатель. Сложный мир, сложный сюжет, сложный язык. Сложный...

Но, хвала всем богам, все-таки не гладкий!

7.

А как же без недостатков? Без неверно описанной автором конской подпруги, без перепутанной даты рождения пятнадцатого племянника бабушки главного героя? А мечи?! Неужели все мечи описаны в романе верно? А вдруг настоящий бастард был на два сантиметра короче?! А вдруг?..

Какое раздолье для тех, кто понимает! Какой простор!

Ищите!

8.

«...А еще он смотрел на своего герцога, а точнее, на его истерзанное броненосное тело в обрамлении живых струек крови, которые гвоздили Карла к земле, словно канатища лилипутов тело великомученика Лэмюэля, когда он спал на берегу (в одном издании есть такая картинка). Он спрашивал себя: «За что мы его все любили?..»

Прощайте, Герцог! Прощайте, рыцари!

Навсегда...


??????.
Рецензент(ы):
  • ?????? ???????
    На:
  • «????, ??????». ????????? ?????.
  • «?????? ??? ?????????». ????????? ?????.
    Рецензию предоставил(а): ????????? ?????

  • Каталог рецензий "Резонанс" — база данных с аннотациями, критическими статьями, обзорами и отзывами на различные литературные произведения (рассказы, повести, романы, сборники).
    Rambler's Top100